Случилось так, что в начале октября я добавил еще одну строчку в список опробованных профессий. На сей раз – актера массового кадра. Как известно, за лесом, на расстоянии трех коротких перебежек от учебного корпуса нашего Европейского гуманитарного университета находится Литовская киностудия, со стороны которой еще с лета доносились раскатистые хлопки наподобие автоматных выстрелов. Как оказалось, там снимают кино. Про Вторую мировую войну. Про партизан. Американцы.

Наиболее сообразительные ЕГУ-шники быстро сориентировались и вступили в ряды массовки, олицетворяющей несметные полчища фашистской оккупационной гадины. А осенью пошли слухи о начале съемок еще более масштабных по своему размаху, что потребовало дополнительного привлечения массовки. Попал в число сбегающих на киностудию студентов и я. Получив со стороны задействованных к тому времени в фильме соседей по общежитию предложение попробовать себя на роль бравого советского партизана и поломавшись некоторое время, все-таки отправился на кастинг. Там мне выдали порядковый номер 148, примерили костюм, сфотографировали, переписали данные и сказали приходить на следующие съемочные дни в полшестого утра.

Событиям этих двух выбивающихся из обычного жизненного распорядка дней и посвящена данная статья.

День первый

Сначала несколько слов о самом фильме. Голливудский режиссер Эдвард Цвик (фильмы «Последний самурай», «Легенды осени»), вдохновившись сценарием Клэя Фромана по книге Нехамы Тек о похождениях национального еврейского героя, командира еврейского же партизанского отряда на территории Беларуси во время второй мировой войны Тувии Бельского, приехал в Литву снимать свой новый фильм «Defiance» («Вызов»). А для исполнения главных ролей были призваны ни много, ни мало актеры калибра Даниэля Крейга (роль Джеймса Бонда в «Казино Рояль») и Ливы Шрайбера (фильмы: «Омен», «Гитлер: Восходение Дьявола»).

Сюжет о том, как четыре брата-еврея Бельские после убийства нацистами их семьи организуют в лесах под Новогрудком партизанский отряд, чтобы помогать угнетаемым евреям. В течение фильма отряд будет расти, крепчать, стойко переносить лишения войны, строить свои непростые отношения с местными советскими партизанами и, по всей видимости, воевать. Заявленный жанр фильма – военная драма. Обещает быть интересно. В следующем году.

А пока год 2007, и в 5:18 утра стою я возле дверей Литовской киностудии, готовый к самому разному. Кино, в самом деле, вещь удивительная. Подходящий костюм (перемазанный грязью старый плотный пиджак, солдатские галифе, кирзовые сапоги и пилотка) да немного грима (копоть и красный нос с мороза), и вместо обычного, вполне стандартного парня (я говорю не только о себе, но и о подавляющем большинстве массовки) появляется совершенно типичный голливудский киношный солдат-партизан. Ей богу, как с экрана – «Враг у ворот» там какой-нибудь или даже «Спасение рядового Райана». А самая психоделия начинается, когда выходишь в темный дворик киностудии, а там сотня таких вот бойцов кучкуется, курит, йогуртики кушает да кофе с чаем попивают, и при этом только белки глаз, выразительные на фоне темных от копоти лиц, сурово сверкают из тьмы в твою сторону.

Два автобуса понадобилось для того, чтобы вывести партизанскую массовку в пригородный лес, где проходят съемки. Тридцать километров от Вильнюса, проселочная дорога, сплошь заставленная автомобилями, фургонами, вагончиками со всякой аппаратурой и реквизитом. Нас вывели, построили, устроили перекличку, выдали оружие и отправили на партизанскую базу, припорошенную искусственным снегом и с нависающими отовсюду, видимо, для антуража, силиконовыми сосульками.

В первом эпизоде от нас требовалось мало – создавать видимость живущего полноценной, активной жизнью лагеря. С отведенного мне места на пеньке у костра даже не ясно было, в какой стороне камера находится. Посему я тихо себе сидел да рассматривал доверенное начальством оружие, которое, к слову, держал в руках впервые в жизни. Попалась трехлинейная винтовка Мосина. Настоящая. Без патронов, естественно. Зато абсолютно рабочая, со множеством всевозможных штучек, которые забавнейшим образом передергивались да щелкали. Это была воистину любовь с первого взгляда. И, несмотря на происки грузного и сурового вида заведующего оружием, американца, с нею, винтовкой родимой, наперевес гарцевал я довольный по съемочной площадке два дня напролет.

Тем временем эпизод незаметно досняли. Оператор переместился и в ожидании занял позицию недалеко от нас. Для дальнейшей съемки потребовались люди, готовые к курению в кадре. Пожав плечами, сделал шаг вперед. Получил десяток сигарет «Прима» – какие-то примятые и без фильтра. На мой вопрос: «Трофейные?», постановщик-литовец грустно ответил: «Ага, щас, по семь литов за пачку в Вильнюсе еле отыскал».

В компанию ко мне поставили еще двух парней из нашего университета, которые на моей памяти вообще не курят. Эпизод заключался в следующем: лирического героя Тувию Бельского, которого играет Крэйг, сопровождают для беседы к командиру отряда два советских партизана. Наша же троица удивленно смотрит на пришельца, когда он проходит мимо, затем вопросительно – на командира, и когда последний добродушно принимает героя, спокойно курим дальше. Все вроде просто. Однако в отношении нашей братии актеров массового кадра было две главные проблемы: невозможность побороть в себе желание подольше засветиться в кадре, а так же в принципе как можно меньше тупить в камеру. И это не так-то просто. Эпизод снимали дублей семь, репетировали еще четыре – пороли потихоньку, и актеры, и мы. Под конец съемок эпизода услышал сдавленный голос стоящего рядом товарища, что в следующем дубле при приближении Дэниеля Крэйга советские партизаны начнут с визгом в обморок падать, как юные японские школьницы. Согласен, после восьмой кряду сигареты, ощущение в кончиках пальцев появляется интересное.

Кстати, о Дэниеле Крейге. Говорят, что в жизни нынешний Джеймс Бонд какой-то весь из себя и потрепанный, и неотесанный, и вообще нисколечко не Шон Коннери. На мой взгляд, с максимальных – двадцати пяти – сантиметров рассмотрения, впечатление осталось вполне нормальное. Скромный, но суровый, и вполне приемлемый герой боевика. Песенку постоянно какую-то себе под нос напевает. Ходит в пижонском кожаном тулупе и вроде как с трофейным МП-40 за плечами. Единственное, что смущает, чисто внешние факторы – еврей Бельский из англичанина Крейга? Хотя кто его знает, может, и притрется. Но, тем не менее, его фраза дня в разговоре с командиром нашего отряда: «Йа катъегорически настайивайю!», вряд ли когда-нибудь исчезнет из наших нежных сознаний.

Третий эпизод заключался в том, что нам, бравым советским партизанам, необходимо было веселым и даже преступно беззаботным образом отдыхать на фоне трагического диалога двух героев-евреев. Отдых заключался, естественно, в пьянствовании средь бело дня водки прямо из горла, курения «Примы», отчаянной игры в карты да заливистого смеха над какими-то мутного образа анекдотами. Действительно, как еще в представлении американцев могли отдыхать советские партизаны? Впрочем, это я так, к слову. В фильме, уверен, наша вакханалия будет смотреться вполне уместно и в соответствии с общепринятыми стереотипами.

Кстати, когда сидели за столом и отдыхали, заметили, что один из героев загримирован так, будто у него сильно разбито лицо. Поинтересовались, кто это его так, по фильму. Постановщик ответил, что с бравыми советскими партизанами чего-то не поделил. Мы засмеялись и для поднятия настроения, и вхождения в образ принялись вслух развивать ситуацию, отпуская всякие комментарии и предположения насчет того, что придется в следующем эпизоде участвовать в потасовке бравых советских партизан с отважными еврейскими бойцами. Комментарии, понятное дело, на русском. Исходя из предположения, что главные герои в американском фильме должны быть, соответственно, американцами и по-русски не понимать. Но актер оказался литовцем, и потом весь день бросал на нас косые взгляды. Так что, по-видимому, в незыблемость местных стереотипов «о русских» мы так же ненароком внесли свой скромный вклад. Остаток рабочего дня прошел уже без нашего участия. Мы прятались по кустам, чтобы ненароком не испортить режиссеру кадр, и терпеливо дожидались автобусов. В начале седьмого вышел я из здания киностудии, довольный проведенным днем, и радостный выданным незамедлительно, честно заработанным шестидесяти литам.

День второй

Второй мой день съемок у Эдварда Цвика отметился единственным, но нетривиальным достижением. Днем ранее один из задействованных в съемках наших студентов, Яўген, решил объяснить съемочной группе несправедливость сложившейся в картине ситуации: белорусские партизаны в белорусских лесах говорят между собой и с другими героями по-русски. Нимало не смутившись тем, что был отправлен восвояси одним из литовцев-постановщиков, парень добрался до американской верхушки и смог-таки донести до них свою позицию. Более того, получил-таки карт-бланш на организацию исполнения белорусской песни после боя у костра, за что с воодушевлением и взялся.

За ночь Яўген нашел несколько предполагаемых к исполнению песен, лидирующее место среди которых заняли два варианта: гимн БНР "Мы выйдзем шчыльнымі радами" и "Купалінка". Первый вариант все-таки не очень соответствует ориентации просоветского отряда партизан, да и, говоря по совести, не смогли мы эту песню грамотно вытянуть. Потому сошлись, что петь будем "Купалінку", тем более что среди нас нашелся даже один человек с замечательным голосом для сольного исполнения первой строчки куплета, а съемочной группе песня, вроде как, понравилось.

Сначала записывали звук, и мы наткнулись на некоторое расхождение во взглядах со съемочной бригадой. Мы долго репетировали и готовились, чтобы в одной песне разом взять да показать всю красоту и лиричность белорусского языка и духа. Даже на хор, по признанию Цвика, оказались похожи. Однако же после первого прослушивания, режиссер покачал головой и сказал, что ему все-таки нужны пьяные и уставшие после боя русские партизаны. Стиснув зубы, пришлось немного надругаться над бедной «Купалінкой” и превратить ее в подобие лирическо-застольной песни.

Впрочем, во время записи картинки ситуация несколько нормализовалась. Сидели в окружении прочих партизан (по большей части ЕГУ-шным кружком) у костра и, стараясь придать лицам выражения трагизма, пели песню, пока на переднем плане командир отряда вновь разговоры разговаривал с одним из лирических героев. Кстати, после съемок диалога подарили крупный план и нам – секунд тридцать камера блуждала по потемневшим от порохового дыма суровым лицам, пока мы старательно вытягивали песню. Таким образом, день положительно удался, независимо от того, оставят данный эпизод в картине или вырежут. Однако от всей души надеюсь, что все-таки оставят. После двух дублей даже сам режиссер удовлетворенно восклицал "Грэйт! Экселент, гайз!", а съемочная группа нам (да, именно нам, массовщикам) апплодировала.

Оставшаяся часть рабочего дня прошла без особенных происшествий. Разве что во время обеда пересеклись с массовкой, играющей в фильме изуверски угнетаемых евреев. С полной ответственностью заявляю, что ничего так получились, вполне как в «Пианисте» или в «Списке Шиндлера». К тому же уже после обеда увидел я среди уводимой в сторону конюшни череды неземной красоты девушку-еврейку. Переглянулись, а затем она скрылась за фургоном, я же так и остался стоять один на пыльной дороге, чумазый, с всклокоченными волосами, опущенной винтовкой в одной руке да скомканной пилоткой в другой. И больше мы друг друга не видели. Вот такая вот военная драма. И где, же спрашивается, был Цвик в этот момент?

Так вот и закончились первые в моей жизни съемочные дни в большом кино. Удастся ли поиграть в бравого партизана еще – не знаю – не всем дано успешно совмещать искусство и учебу. Однако буду дожидаться выхода фильма да тешить себя в свободные часы воспоминаниями да всяческого рода грезами на смежные, киношные темы.

Источник