Крейг о том, что за душой у агента 007
— Есть, вы знаете, мнение, что Джеймс Бонд променял свой шарм на спортивную подготовку.
— Поскольку в «Казино» мы начали как бы с чистого листа, нам нужно
было заново выстраивать персонаж. И я хотел, чтобы парень выглядел так,
будто он действительно только что демобилизовался. Таким он и вышел. А
если вы говорите про шарм из ранних фильмов, с Шоном Коннери,
— ну так я ж не Шон Коннери. У него все отлично получалось, эти фильмы
принадлежат своему времени. Но я это копировать не собираюсь. Дайте мне
время, мы что-нибудь придумаем — и там будет прогресс не только в плане
атлетики.
— А правда, что вы давали какие-то советы по сценарию?
— Ну я… как бы… давал советы, да.
— Так, ну а в каких местах?
— Ну это ж естественный процесс… Поскольку я не равнодушен к проекту
и Марк был очень открытым, мы проводили совещания, дорабатывали на пару
сценарий. С Бондом как — он снимается полгода, если эта лавина
поползла, ее не остановить. Там же еще началась эта забастовка
сценаристов — а у нас был абсолютно несдвигаемый дедлайн.
— Сейчас все ждут не столько 22-го Бонда, сколько «Казино «Рояль»-2».
— Нет, нет, определенно это не будет «Казино «Рояль».
То есть мы довольно удачно начали — и, что я буду врать, конечно, нам
хотелось бы повторить этот успех. Понимаете, тут сложное дело. Мы
хотели воспользоваться тем, что история в «Казино» оказалась
незаконченной. Нам было важно завершить ее, собрать все концы. При
этом фильм совсем не похож на «Казино».
— Бонд так расстроился из-за Веспер, а тут раз — и новая девушка. Их отношения как-то страдают в связи с этим?
— Ну я б не сказал, что страдают, это несколько иной… мм… тип
отношений. Скажем так… агент Филдс помогает облегчить его страдания.
— А что же Веспер?
— Мне лично кажется, что в конце «Казино» Бонд считает, что она
предала его, сделала. Это ж все карточная игра. И Бонд никогда не
проигрывает в карты, он всегда на шаг впереди, читает чужие мысли. Это
флеминговский Бонд, Бонд, которого я всегда знал. А тут появляется
женщина, которая играет в карты лучше, чем он, — и он застигнут
врасплох, и это раздражает его, и он зол, очень зол, а еще он влюблен.
И тут, собственно, мы переносимся в «Квант милосердия», фильм как раз
про это, и название про это — про утешение. О том, как Бонд его
находит. Но, конечно, след остался — и Бонд слегка более бесстрастен в
этом фильме и в дальнейшем, вероятно, тоже. Он проиграл, а он не любит
проигрывать.
— Злодей у вас — француз. Французы же хорошие злодеи, да?
— Ох, мне постоянно задают этот вопрос. У нас были швейцарские
злодеи, австрийские злодеи, британские, немецкие… и всегда спрашивают,
правда ли, что такая-то нация поставляет самых качественных злодеев.
Мне об этом так же неохота рассуждать, как об особенностях английской
и французской любви. А Мэт, Матье,
— он волшебный актер, нам так повезло с ним, он принес в фильм что-то
совершенно… безумное, он просто психопат! Он и в жизни-то довольно
странноватым выглядит, что уж говорить про фильм.
— Какие главные преимущества в вашем новом статусе — актера, играющего Бонда?
— Их много, конечно, я совру, если скажу, что их нет. Я стараюсь
получать удовольствие. Я был в Японии, например, никогда раньше там не
бывал, а тут тебя водят, ухаживают за тобой… Или вот мы попали в
Сикстинскую капеллу, в 8 утра в воскресенье. Головы у всех
раскалываются, адский бодун, а тут пустая Сикстинская капелла, папа
только что ушел, и мы стоим и смотрим на этот потолок, и нам что-то
объясняет чудесный экскурсовод. Это было невероятно волнующе. Или для
нас специально открыли музей в Мадриде… Понимаете, это такие моменты,
когда вдруг понимаешь: о’кей, вот же, собственно, зачем ты этим всем
занимаешься. Ну и одежка кое-какая.
— Бонд, в общем-то, персонаж холодной войны. Поскольку у нас с вами, кажется, намечается новая — ждет ли Бонда новый расцвет?
— Боюсь, что так. Хотя, по мне, лучше бы без этого — не то чтобы в
мире недоставало интриг. Не знаю... Конечно, такие интриги хорошо
ложатся в шпионские книги и в шпионские фильмы тоже, так что, возможно,
мы сможем что-то извлечь из всего этого и сделать какой-то позитивный
комментарий, а не просто укол.
Куриленко о кинематографе и творческих планах
— Вы в фильме какая-то почти черная.
— Загорела очень сильно. Меня никто не просил, я сама сказала: послушайте, ведь в Боливии люди все-таки довольно темные.
— Как вам досталась эта роль?
— У меня есть агент. Он мне назначает кастинги, а я на них хожу.
Иногда два-три раза в день. Могу отказаться, конечно, но кто от такого
отказывается?
— Кто ваша любимая бонд-герл?
— Не знаю. В последнем фильме была очень интересная девочка.
— Какие у вас творческие планы?
— Играть роли в разных фильмах.
— Русские режиссеры вас не приглашали?
— Меня до «Кванта милосердия» никто здесь не знал. Но есть очень хорошие русские режиссеры. Звягинцев, например. У него такие фильмы! Таких фильмов в России со времен Тарковского
не было. Он замечательный. Я бы с ним с удовольствием поработала. У
него все имеет смысл. У него такие метафоры во всем. В кадре, в
цветах. Каждый цвет имеет смысл. Поворот головы. Как он снимает! Это
невероятно! Форстер тоже очень хороший режиссер.
— В Бердянск не вернетесь?
— У меня там никого не осталось, ни друзей, никого. Когда приезжаю,
вижусь только с родственниками. К тому же — а кем я буду там работать?
Форстер
— «Квант милосердия» очень похож на фильмы Марка Форстера…
— Спасибо, это потому что я он и есть, совершенно случайно.
— Я к тому, что Бонд же такая устоявшаяся история, все
примерно знают, как эти фильмы выглядят, — а вы там все время камеру в
небо поворачиваете.
— Ну я провел некую грань для себя. У бондианы есть, не знаю,
костяк, что ли, образный костяк — машины, девушки, все дела. Без них
нельзя, иначе это не Бонд будет. Это примерно как работать при
политической цензуре, да? Ты соглашаешься принять определенные правила,
но всегда можешь что-то проговаривать между строк, и твой почерк у тебя
никто не отнимет. Я примерно так и сказал, когда мне предложили эту
работу.
— А не страшно было? Вы раньше только маленькие авторские фильмы делали.
— Ну я же отказался сначала. Потом еще месяц думал. Не потому, что
испугался. Просто… это пижонством выглядит, я понимаю, но я сначала
вообще не видел для себя никаких плюсов в этой истории. Я делаю
маленькие фильмы, мне никто не мешает, а тут… Нет, есть режиссеры,
которые ввязываются в многомиллионный проект, и им плевать, вернут ли
продюсеры деньги. Я все-таки так не умею — мне неудобно как-то. Я
понимаю, что большой фильм должен быть коммерческим, отсюда всякие
компромиссы. И предпочитаю не связываться.
— А почему в итоге согласились?
— Ну слушайте, «Бонд» все-таки — искушение огромное. Сразу в голове
начинают картинки мелькать: а можно так сделать, а можно так. Я же
очень люблю бондовские фильмы, какими они были в 60-е — вплоть до
«Бриллиантов навсегда». А вообще меня Дэниел переубедил в итоге. Сам
факт того, что Бонд — это он. Мы же с ним оба из независимого кино.
— А кто делает бондиану? Там какой-то коллективный разум или есть все-таки один человек, принимающий решения?
— Их двое — Барбара Брокколи и ее сводный брат Майкл Уилсон, у них все права, они нанимают режиссера, сценаристов.
— Они жестко дела ведут?
— В моем случае — не знаю, правда, со всеми ли они так, — они мне
передали на руки проект и пропали. Снова появились, только когда все
было готово, и очень плотно занялись маркетингом — плакаты там,
трейлеры, это все они. А пока я снимал и монтировал, я их вообще не
видел и не слышал. Они мне в самом начале обещали, что так будет, но я
все равно удивлен был.
— Но какие-то рамки они вам задали?
— Там был прописан объем продакт-плейсмента — но не то чтобы мне
надо было обязательно снимать крупные планы часов, такого не было.
Больше ничего. Так что если вам кино не понравится, это целиком я
виноват.
— Вы специалист по эмоциональным мучениям и психическим
сломам — все ваши фильмы более-менее про это. Вам в «Бонде» было где
развернуться?
— Мне кажется, у Бонда большие психические проблемы, и я старался, чтобы это чувствовалось. Ну в допустимых пределах.
— Он больной, вы хотите сказать?
— Он трагический, одинокий, с кучей демонов. Если хотите, с ним все очень безнадежно, ему не спастись — по большому счету.
— Крейговский Бонд же не очень хороший человек.
— Это еще мягко говоря.
— И он, вместе с новым Бэтменом, идет в авангарде вот этой
новой массовой моды на антигероев — как вы думаете, откуда она взялась?
— Жизнь такая. Сейчас никто не верит в идеальных героев. Жизнь,
давайте посмотрим правде в глаза, вещь жесткая. Совсем хороших людей —
их мало. Мне кажется, сейчас вообще нет художественного смысла
создавать целиком положительного героя.
— Но какой бы Бонд ни был противоречивый и сложный, это
все-таки фикция, киношный шпион. Вы настоящих работников спецслужб
когда-нибудь видели?
— Я странным образом общался минимум трижды в таком светском, если
угодно, режиме с людьми, которые занимались ну… похожей работой. Один
был давним другом моего папы. Другой — знакомый знакомого, мы ужинали
вместе. Третий… Все трое были очень обаятельные, скажу вам. Вообще,
если говорить об убийцах — они же все блокируют какую-то часть головы,
отключаются эмоционально от того, что делают. Без этого отстранения
убивать нельзя — сойдешь с ума или покончишь с собой.
— А правда, что вас, маленького, чуть не похитили террористы из «Фракции Красной армии»?
— Нет-нет. Там как было. Мой отец был какое-то время очень богат. Он
потом разорился, но когда я был маленький, он только что продал свою
компанию — и тут ему стали угрожать. Они правда практиковали похищение
детей, и родители от греха подальше уехали из Германии. В итоге я вырос
в Швейцарии — в горах.
— То, что главный злодей — борец за окружающую среду, это кто придумал?
— Я. Если Бонд, как мы с вами говорили, отчасти негодяй, то главный
злодей — ну он неплохие вещи делает в планетарном масштабе. Плюс — ну я
сто раз про это говорил уже — это так смешно: сейчас все корпорации
стали борцами за окружающую среду — «Шеврон», «Шелл», все нефтяники,
все борются за экологию. То есть загрязняют все как раньше, но у них на
рекламе зеленые листочки и так далее — это такая новая форма лицемерия,
очень современная.
— Вы теперь блокбастеры будете снимать?
— Нет-нет. Было весело — и я доволен результатом, но дальше буду опять делать маленькие фильмы.
— А если финансовый кризис уничтожит Голливуд?
— А он его точно уничтожит? Когда? Вы про это читали где-то?
— В Variety была на днях статья — как раз про бондиану, что
даже если ваш «Квант» соберет кучу денег, им могут инвесторы не дать на
следующую серию.
— Черт, Variety зря не напишет, вообще-то… Неприятно, конечно. Но
давайте по мере поступления решать проблемы. Пусть Голливуд сперва
рухнет, а там я уже что-нибудь придумывать начну.
Источник:
http://www.afisha.ru/article/4570/